Трэверс трансгрессирует прямо в прихожую дома Уилкса — на правила приличия сейчас нет времени. К тому же, хозяин дома вряд ли будет возражать: его глаза уже подернулись мутной серой дымкой, говорящей о достаточно длительном пребывании мертвеца... в мертвом состоянии. Трупы разговаривать не умеют: это Тревэрс понимал очень четко. Айвор даже не думает о том, чтобы осмотреть друга, проститься  с ним; Уилкс бы ни за что не одобрил действия Трэверса, потому что в любую минуту в доме могут появиться дражайшие родственники покойного, с которыми Айвор если и хотел увидеться, то однозначно не сейчас.
Эльф появляется сразу после негромкого хлопка: какими бы быстрыми ни были действия домовика — судя по его покрасневшей морде и весьма озабоченному ее выражению, эльф был очень предан своему хозяину и делал все в точности так, как говорил Элджер — Айвор соображал намного быстрее. Удивительно, но эльф объяснил ситуацию довольно резко и даже лаконично. Похвально, особенно для такого отребья: Трэверс всегда считал, что одной из главных черт этих выродков является именно заторможенность.
— Где она? — весьма тихо, но несколько раздраженно спрашивает Айвор, вынимая палочку из чехла и, даже не удосужившись посмотреть на домовика, проходит в холл.
— Господин, она в доме. Мой хозяин... Он сказал... Что я не должен запирать ее... А после... А после он сказал, что я буду служить Вам, — тараторит эльф, пытаясь не мешаться Айвору под ногами, но тот, осматривая комнату, то и дело наступает ему на пальцы.
— Приведи ее, — бросает Трэверс через плечо, наконец остановившись около небольшой шкатулки, больше напоминающей музыкальную. У Айвора нет времени проверять, сколько в ней лежит денег: заклятие незримого расширения позволяет хранить там столько, сколько не поместится в хранилище банка Гринготтс — так говорил Элджер. Смешно, конечно — шкатулку можно просто взять подмышку, но есть вероятность, что из хранилища ты не сможешь унести даже свое тело: так и останешься там гнить. Зато весь в деньгах. Трэверс не понимает странного отношения покойного Элджера к деньгам: сам Айвор предпочитает большую часть своих сбережений оставлять на душу работников Гринготтс. Все-таки это их работа, а каждый раз дергаться, когда к тебе наведываются гости, не слишком полезная для головы затея.

Отредактировано Ivor Travers (25-08-2015 19:14:40)

Айвор оборачивается на противный звук голоса домовика, пряча шкатулку во внутренний карман мантии. Эльф приводит мисс Уилкс и тянет лапку, сжимающую практически фарфоровую ладонь Алексис, к Трэверсу. Но тот не успевает перехватить руку мисс Уилкс — та внезапно дергается, вырывая ладонь из мерзких тонких пальцев домовика и вскидывая руку. Трэверс молча наблюдает, как пятится Алексис; она опускает голову и замирает, так и не взглянув на него.
Во время довольно частых посещений этого дома — в те моменты, когда руки не были связаны какой-либо из работ — Трэверс всегда с особым интересом наблюдал за Алексис. Она была молчаливой — точнее, она не говорила вообще, словно совсем не умеет говорить. В первую их встречу Айвор шутливо поинтересовался у Элджера, не вырвал ли он своей любимой сестричке язык: мало ли, вдруг отличалась болтливостью и этим докучала. Друг хмурился, словно Трэверс его оскорбил (хотя оба прекрасно понимали, что человек с черной меткой должен был поступить с таким существом менее снисходительно), и отвечал, что Алексис просто очень тяжело пришлось в свое время. Айвор в этом не сомневался. Но он не подозревал о том, что, когда настанет время исполнения предсмертной воли Элджера (а Трэверс рассчитывал, что оно настанет не так скоро), Алексис будет сопротивляться.
На раздумья времени не было. Успокаивать девчонку не было не только времени, но и желания. Но Трэверс не был из тех людей, что направо и налево раскидываются заклинаниями — особенно по отношению к даме. Даже если она была сквибом.
— Алексис, — Трэверс мягко улыбается и делает несколько плавных шагов навстречу мисс Уилкс; та по-прежнему изучает носки своих туфель, которые, как заметил Айвор, почему-то не блестят. — Нам нужно идти, времени осталось совсем мало. Пожалуйста, не надо сопротивляться.
Он протягивает к ней руку и, как ему кажется спустя мгновение, делает это слишком нетерпеливо: Алексис ежится, вжимаясь в арку, и отступает еще на шаг.
— Поверь мне, я не горю желанием связывать тебя. У тебя такое красивое платье... Мне бы не хотелось его помять.
Трэверс улыбается одними губами, сильно сжимая зубы, а потом расслабляет вытянутую руку и останавливается. Девчонка выглядит напуганной и очень дикой: такой ее Айвор не видел еще ни разу. Все их общение сводилось к игнорированию со стороны Алексис (сидя в кресле во время встреч Трэверса и Элджера, она больше напоминала предмет мебели, нежели живого человека) и жгучему любопытству, исходящему от Айвора.
Трэверс очень надеется, что в этот раз он сможет утолить свой интерес к персоне мисс Уилкс. Даже если для этого ему придется ее связать.

Отредактировано Ivor Travers (25-08-2015 22:34:19)

Алексис становится похожа на фарфоровую куклу еще сильнее, когда то ли от ужаса, то ли по какой-то другой, ведомой лишь ей одной причине, обхватывает тонкими бледными пальцами свою шею. Трэверс теряется: честно говоря, близкое общение с девушками ограничивалось его покойной супругой. Но Маргарет всегда была крайне общительной — временами даже слишком, ее приходилось натурально затыкать. И не обязательно перебивая или отправляя на конную прогулку с ее очаровательными (сквозь стиснутые зубы произнесенный комплимент) подругами: можно было просто один раз показать, что произойдет в том случае, если терпение Трэверса — а его терпению может позавидовать любой зельевар — окончательно лопнет, громко щелкнув. Маргарет была не слишком твердой девушкой, склонной к спонтанным действиями, ведомой мгновенными порывами, и, возможно, кто-то нагло воспользовался этими ее определенно слабыми чертами характера. Кто мог такое сделать?
Айвор следит за домовиком, которого он замечает намного раньше, чем обескураженная Алексис. Когда домовик оказывается около нее, она почему-то расслабляется. Трэверсу кажется — на очень короткое мгновение — что мисс Уилкс испытывает если не сильную, но определенно вполне реальную привязанность к этому мелкому существу. Конечно, как же иначе? Зная Элджера, Айвор мог предположить, что со своей сестрой он если и хотел общаться, то делал это крайне редко. А потому домовик, закрепленный в качестве наблюдающего за Алексис, был единственным, с кем она общалась. Элджер был параноиком, человеком, который везде видел заговор и боялся каждого шороха, даже если это был шелест его собственной мантии. Ничего удивительного не было в том, что даже в своем доме он не мог чувствовать себя в полной безопасности. А его сестра — точнее, то, какие последствия могли бы быть, узнай кто-то посторонний о ее существовании — усугубляла эту паранойю до безумия.
Трэверс не был параноиком: он был аккуратистом и осторожничал только в том случае, если угроза была реальна. Он не привык подчиняться собственным тараканам, временами орудующим у него в голове, и давать волю тем эмоциям, которые могли навредить ему самому. И в данном случае он полностью осознавал всю ответственность и весь риск такого сожительства, идя на это совершенно добровольно: он не мог оставить Алексис здесь. Он обещал своему другу, а Трэверс не из тех людей, что бросаются словами направо и налево. Он вообще не любит расточительство в любой сфере своей жизни.
Саквояж не выглядит большим, но он определенно забит вещами. Айвор почему-то сомневается, что ему прибавили объема с помощью чар: судя по всему, вещей у Алексис не так уж и много. Интересно, много ли нужно сквибу для счастья? По Алексис сложно сказать, о чем она думает и что чувствует; Трэверс не замечает никакой реакции даже тогда, когда они проходят мимо трупа Элджера. Трэверс честно признается самому себе — без слез на то, во что превратился его друг, не взглянешь, и даже у него, закаленного тяжелыми буднями Пожирателя Смерти, екнуло сердце. Одно дело — умирать благородно, ради определенной цели, своего идеала. Но, как бы он не умер, терять товарища в бою определенно очень тяжело. Когда теряешь друга, то скорбь, ни капли не стесняясь, отрывает от души огромный кусок, и в ней будто бы образуется дыра.
— Я не успел с ним попрощаться, — бросает Трэверс, глядя на сгустившуюся красную лужу крови. — У тебя было время.
Он не тянет руку к Алексис, борясь с желанием взять ее холодную ладонь в свою. Ему хотелось бы утешить ее, но Айвор не видит абсолютно ничего в лице мисс Уилкс, что бы говорило о тоске, скорби или печали — возможно, ей и не нужно утешение. Ее лицо холодно и непроницаемо. Ее глаза пустые и остекленевшие. Трэверс хорошо знает, что это за взгляд: так смотрят люди, которые не боятся потерь.
Потому что им нечего терять.

Отредактировано Ivor Travers (26-08-2015 00:09:18)

Трэверс с интересом наблюдает за действиями Алексис. Ему всегда была любопытна природа человеческих поступков: даже постигая самого себя, изучая собственные мотивы и повадки, Айвор не мог до конца осознать, что и каким образом влияет на его поведение — для этого нужен был взгляд со стороны. Изучая окружающих, ты одновременно познаешь и себя самого — так говорится в одном из философских трактатов; на языке вертится какое-то имя, восточное, отдающее пряностями и табаком, но Трэверс не может вспомнить, о каком именно мудреце рассказывала ему бабушка после путешествия в Индию. К черту это — имена не важны. Важен посыл: всегда легче судить кого-то, чем самого себя, ведь со стороны видно гораздо лучше.
То, что делает Алексис — дань уважения покойному. Даже несмотря на то, что лицо мисс Уилкс все еще напоминает каменное изваяние, она не стоит столбом, как несколько мгновений назад: она что-то делает. И к этим действиям ее побуждает... что именно — Трэверс не мог понять, но предполагал, что, пусть Алексис выглядела и действовала так, словно родилась вчера вечером, в ее душе все-таки что-то перемкнуло, что-то дернулось, испустив дух одновременно с братом. Последний человек (и, кстати говоря, единственный), которому было на нее не наплевать, скончался. Умер, растерзанный собственными идеями, как добровольный мученик. У нее, кроме жалкого домовика — которого Айвор из-за ущербности эльфийского существования в расчет не брал — не осталось никого. Действительно, теперь Трэверс убеждается в том, что существование мисс Уилкс было бесконечно тоскливым и печальным до этого момента, и сейчас оно стало совершенно бессмысленным. По крайней мере, Айвору казалось, что Алексис считает его таковым.
Из легкого оцепенения его выводит шаркающий звук, который знаменует потерю Алексис равновесия. Трэверс, моментально реагируя, зажимает палочку двумя пальцами, и одной ладонью подхватывает девушку под грудью. Он без размышлений трангрессирует, даже не удосужившись предупредить об этом Уилкс — Айвор пользуется секундным замешательством, потому что стоило хоть немного повременить, и ее, скорее всего, действительно пришлось бы связать.
Они оказываются в конюшне — из-за неожиданного даже для самого Айвора решения он не успел подумать о заднем дворе или хотя бы крыльце — и Трэверс еле удерживается, чтобы не рухнуть вместе с Алексис, упираясь спиной в дверцу денника. Под громкое ржание потревоженного и испугавшегося шума жеребца Айвор поворачивает Уилкс к себе лицом и бегло осматривает на наличие повреждений. В нос ударяет мягкий аромат сена, теплый и напоминающий о детстве: ни о каких посторонних запахах не может идти и речи. Хотя бы потому, что эльфы прекрасно знают: если таковой появится, то ликвидировать его они будут уже в сокращенном составе.
— Алексис, все в порядке? — явно неподготовленная к таким перемещениям мисс Уилкс сейчас выглядит весьма озадаченной. — У тебя кровь идет.
Трэверс на мгновение сводит брови, а потом, все еще поддерживая Алексис одной рукой за спину, большим пальцем другой руки размазывает капельку крови по ее аккуратному подбородку.

Трэверс не удивляется тому, что не получает ответа: впервые трансгрессировать — а Айвор уверен, что этот опыт у Алексис действительно был первым — довольно тяжело и даже страшно, особенно для человека неподготовленного и с магией имеющего дело лишь в своих мечтах. И правда, как это — видеть чудеса, знать о существовании мира магов, являться его частью (без сомнения, даже ребенок-сквиб принадлежит миру волшебства хотя бы потому, что он видит этот мир собственными глазами) и не уметь, не быть способным сотворить тоже самое. Насмешка судьбы, грубая ирония, саркастическая шутка. Трэверс даже боится представить, что бы стало с ним в том случае, если бы он оказался сквибом. Не факт, что он остался бы в живых: умалишенная мать и так хотела убить его, но если бы он оказался недоразвитым, уродом в чистокровной семье, его бы невзлюбили все, и тогда судьба Трэверса была бы куда трагичнее, чем у Алексис. У него не было сердобольного брата, который бы спас Айвора от помешанных на чистокровности родителей. Его бы просто убили, убили и сделали вид, что его никогда и не существовало.
Но он здесь, сейчас, и ставить себя на место сквиба по меньшей мере глупо. Он — наследник рода властных и талантливых волшебников, чистокровность которых не вызывает никаких сомнений, и в его роду не было сквибов... Скорее всего. Честно говоря, после знакомства с Алексис в стройной теории об отсутствии выродков в его роду появилась маленькая трещина. Однако она все равно не смогла образовать полноценный скол — даже если бы эти самые сквибы и были, то, зная своих родственников, Трэверс мог осознать одно: об их существовании никто никогда не узнает. Скорее всего, даже если задаться целью, не получится найти и останки. По части хранения семейных секретов семья Трэверсов состоит из одних профессионалов. Нет доказательств — нет сомнений, нет сомнений — нет сквибов. Айвора это вполне устраивало.
Когда Алексис поднимает голову, Айвор впервые видит ее лицо таким открытым: огромные и совершенно стеклянные глаза распахиваются, густые черные ресницы взметаются вверх, губы чуть приоткрываются. Вид Уилкс почему-то заставляет Айвора надолго оцепенеть, словно он смотрит на картину. Алексис при ближнем рассмотрении оказывается удивительно красивой, из-за чего давняя ассоциация с фарфоровой куклой прочно устанавливается на главенствующей позиции. Айвор немеет; он смотрит на нее, не отрывая взгляда, когда как Алексис глядит куда-то поверх его плеча, умиротворенно разглядывая там что-то. Трэверс оборачивается: вороной фризский жеребец высовывает морду из денника, раздувает ноздри и с интересом разглядывает совершенно новое для него существо. Скорее всего, он для Алексис в такую же новинку: вероятность того, что она когда-то общалась с лошадью — об умении ездить верхом Айвор даже не задумывается — равна нулю. Ее удивление и любопытство — об этом говорит приоткрытый рот и распахнутые, наконец-то сияющие глаза — весьма оправданы.
Как только Алексис отходит от оцепенения, Айвор слегка ослабевает хватку, чувствуя, как Уилкс напрягается всем телом; ее глаза резко гаснут и она отходит от него, медленно кивая. Наклоняется за сумкой, и Айвор, выпрямляясь, с неприкрытым удивлением смотрит на Алексис. Она выглядит по-настоящему дикой, временами даже умалишенной — когда чувствует чужое прикосновение — но что-то особенное прослеживается в ее движениях, в мелких жестах и реакции на окружающий мир. Ее сложно понять не просто потому, что она всегда молчит. Мисс Уилкс — недоступная, хорошо охраняемая крепость, которая стала такой не по своей воле. Она отличается от корчащих из себя недотрог и тихонь девушек, на дне зрачков которых во время разговоров о погоде плещется адское пламя. Она не выдает желаемое за действительное, притворяясь той, кем она не является — действует исходя исключительно из своих собственных правил и инстинктов. Алексис определенно убога и ущербна, она невероятно ограниченная и по-животному необузданная, но именно ее внутренний мир, который является прочно скрытым под коконом равнодушия и молчания драгоценным камнем, так интересует Айвора. Он не любит людей, выставляющих все сферы своей преимущественно весьма убогой жизни напоказ — ему хочется узнавать тех, кто замкнут в себе. Потому что им есть, что скрывать.
— Его зовут Фавн, — спустя пол минуты после того, как он выпустил Алексис из цепкой хватки, произносит Айвор. — Чистокровный фризский жеребец. Самая красивая порода по моему скромному мнению. Он тебе нравится?
Голос Трэверса очень тихий и практически мелодичный, спокойный; улыбка легкая, мягкая. Настоящий пожар в груди выдают лишь темные, словно дементоры, глаза. Он мажет взглядом по ее опущенной голове, высокому лбу и прижатому подбородку.
— Если ты будешь хорошо себя вести, Алексис, то я дам тебе на нем поездить. Он очень спокойный, старый конь. Ты можешь его не бояться.
Он делает шаг к ней и тянет руку к саквояжу, чуть наклоняясь; пытается заглянуть ей в глаза, поворачивая голову.
Взгляд Алексис по-прежнему глубоко мертвый.

Отредактировано Ivor Travers (26-08-2015 17:44:34)

Нельзя сказать, что Трэверса раздражает или злит тот факт, что девчонка-сквиб с ним не разговаривает: ему, в принципе, и не нужны слова, чтобы общаться с ней. Он уже понял, что кивок означает «да», трогать ее лучше не стоит — по крайней мере, пока она окончательно не примет тот факт, что ей придется терпеть его прикосновения. Айвор Трэверс в светских кругах известен как очень галантный и крайне вежливый мужчина, с которым легко вести как беседу непринужденного характера, так и обсуждать политические проблемы. Ему, по правде говоря, уделяют много внимания молодые незамужние дочери его друзей, но, к сожалению, Трэверса женитьба особо не интересует: почившая жена доставила Айвору достаточно хлопот. О продолжении рода Трэверсов Айвор перестал задумываться после того, как увидел своего мертвого сына; второй раз испытывать те же эмоции ему не хотелось. Тяжело признавать, но Айвор действительно не боялся, что его род прекратится. Он мог бы заполучить любую женщину из светского круга (естественно, из незамужих), которую бы только захотел — слухи о его богатстве уже давно перестали быть слухами, но превратились в практически легенды — а что еще необходимо женщине, чтобы быть счастливой? Чистокровный аристократ с безупречными манерами и тугим кошельком (в расчет не берется даже определенная харизма и прекрасная физическая форма, на которую светские дамы обращают внимание, но в последнюю очередь) и на каждую ее просьбу отвечающий «да, милая: все, что угодно» — не это ли мечта любой юной светской леди.
Айвор — не подарок. Он прекрасно понимает это, наученный горьким опытом потери супруги, которая, откровенно говоря, изрядно подпортила ему нервы не только при жизни, но еще и после смерти. Письма родственников, похороны, соболезнования. Трэверс прекрасно понимал, что женщины, которая, прожив рядом с ним даже пару лет, не повесилась бы, просто не существует в природе. Кто может обвинить его в этом? Кто может сказать о том, что он довел свою супругу до самоубийства... Намеренно? Кто может подтвердить, что человек благородных кровей, утонченный артистократ с прекрасным вкусом и манерами взял и собственными руками перерубил и без того мягкий, податливый девчачий хребет? Кто заподозрит честного служителя Министерства Магии, отдавшего своей должности долгие годы и часть здоровья, в служении Темному Лорду? Кто скажет, что жестокий и всегда хладнокровно убивающий своих жертв пожиратель смерти приютил у себя недоволшебника, отребье, сквиба?.. Есть такие?
Правильно, их нет. Потому что секреты Айвора — это исключительно его секреты. Ими он делиться не привык.
— Как зовут твоего домовика?.. Тилли?.. Тилли, покажись!
Вместе с хлопком перед Трэвесом появляется эльф. Он услужливо склоняет голову и все еще мелко трясется: видимо, вид выпотрошенного тела хозяина произвел на него неизгладимый эффект.
— Хозяин, — домовик смотрит снизу вверх, сжимая руки в замок; губы Айвора растягиваются в тонкую нить — улыбка кажется вполне дружелюбной.
— Тилли. Я хотел тебе сказать, что более мы с мисс Уилкс в твоих услугах не нуждаемся. Я могу тебя отпустить.
Уши домовика вдруг начинают двигаться, плавно, словно он пытается прислушаться к словам хозяина и понять их смысл. Судя по всему, до него не сразу доходит.
— Но... Хозяин... Вы... Чтобы я был свободен... Вещь... У Тилли должна быть вещь...
Трэверс хмурится, глядя на домовика нарочито удивленно, а потом картинно ударяет себя по лбу и улыбается все той же мягкой улыбкой.
— Спасибо, что напомнил, мой друг! Я совсем забыл.
Тилли невольно поворачивает голову к Трэверсу, когда тот опускает принятый из рук Алексис саквояж на землю. Айвор одним движением оттягивает край мантии, медленно доставая из кармана что-то.
Яркая зеленая вспышка — и Тилли падает замертво, так и не успев сообразить, что с ним только что произошло. Огромные круглые глаза домовика гаснут мгновенно, и он резко обмякает, застыв в весьма умиротворенной позе. Айвор кривит губы, убирая палочку обратно, а потом, будто бы ничего не произошло, вскидывает голову и, вернув неизменно легкую улыбку на место, смотрит на Алексис.
— Я не хочу, чтобы кто-то знал, что ты находишься здесь, кроме нас с тобой.
Трэверс медленно наклоняется и берет саквояж, а потом вплотную подходит к Алексис. Буквально несколько секунд смотрит на нее сверху вниз, изучая ее макушку, а потом разворачивается к деннику.
— Теперь Фавн твой друг, — впервые интонации Айвора оттеняются грозными нотами; он чуть понижает голос и поворачивается к выходу из конюшни.
— Убери это, — бросает он подошедшему слуге-домовику; если бы Айвор посмотрел на него сейчас, он бы не увидел там ужаса — к мертвым телам товарищей эльфы мистера Трэверса уже привыкли.
— Пойдем, Алексис. Я покажу тебе твою комнату.