Тело Эвана Розье достается Руби в качестве памятного сувенира о счастливом замужестве. Абсолютно целый и невредимый супруг без единого увечья; один минус – не дышит и совершенно не собирается подниматься из добротного дубового гроба. Помимо приличного наследства и обязанностей за организацию похорон на плечи Руби ложится весь груз ответственности за причастность мужа к Пожирателям Смерти. Безутешная вдова мистера Розье не успевает стирать слезы носовым платком и клянется, что ничего не знала о деятельности Эвана. Свою легенду она умело подкрепляет перепуганным взглядом и показательно растерянным видом. А затем еще приходится терпеть визит (и далеко не вежливости) непосредственного убийцы супруга и по иронии судьбы родственника (спасибо, что хотя бы не кровного) по отцовской линии.
Черная вуаль на небольшой аккуратной шляпке больше не прикрывает ее лицо; Руби скептически разглядывает собственное отражение в зеркале и резюмирует: выглядит она осунувшейся и непозволительно усталой. Однозначные отцовские намеки и добровольно-принудительные отправления в поместье Трэверса в один прекрасный день оборачиваются откровенной беседой. Брэндон Эйвери честно заявляет, что видит во вдовце-Айворе наиболее подходящую партию для своей дочери. Достойные аргументы со стороны Руби он наотрез отказывается принимать во внимание. И она начинает подозревать отца в неадекватности, как минимум: прошло аккурат два месяца с похорон Эвана, а ее уже вовсю сватают. К тому же, еще и к двоюродному брату, отношения с которым всегда были на уровне приятельских, но никак не подразумевали ничего романтического. Впрочем, сантименты и великая любовь Руби всегда интересовали в последнюю очередь, когда дело касалось брака. Подобные сделки заключаются без наличия каких-то там высоких и светлых чувств, описанных в женских романах и упомянутых в каждой второй песне Селестины Уорлок. Словом, «Котел полный горячей и сильной любви» – не является обязательным условием для женитьбы, как, собственно, и дальнее родство. Кузена Трэверса дальним родственником назвать не получится при всем желании. Попытки растолковать это отцу обращаются полным провалом, а последнее посещение особняка Трэверса – закрытыми за Руби дверями и вежливой просьбой домовиков заглянуть как-нибудь потом. Через пару дней. Руби нервно натягивает перчатки и трансгрессирует: будь ее воля, она бы не стала так часто появляться у Айвора на пороге.
Сову кузену Руби отправляет накануне утром, чтобы не возникло подобных недоразумений, как в прошлый раз. Решительно настроенная поговорить начистоту, на следующий день она принимает из тоненьких рук домового эльфа кофейную чашку из тонкого фарфора с золотой каймой и аккуратно делает небольшой глоток – чуть ниже ободка остается едва заметный персиковый след от помады. Айвор входит в гостиную спустя несколько минут; Руби опускает чашку на блюдце и поднимается, чтобы приветственно поцеловать его в щеку.
- Айвор, мне надо с тобой откровенно поговорить, - без лишних прелюдий заявляет Руби, и затем ее абсолютно серьезное выражение лица сменяется лучезарной улыбкой.
- Не хочешь пригласить меня на конную прогулку? – она поправляет твидовый пиджак и выжидающе смотрит на Айвора.

Редкие проталины по обе стороны от прогулочной аллеи открывают вид на пожухлые полусгнившие еще с осени листья. Руби немного ежится: февраль не радует высокой температурой, но сегодняшний день, на удивление, разительно отличается от пасмурных предыдущих. Подтаявший и покрывшийся настом снег ослепительно искрится на солнце; Руби зажимает поводья между мизинцами и большим пальцами и мысленно хвалит себя за то, что выбрала не плотные зимние перчатки, но тонкие замшевые. Кобыла имеет весьма спокойный нрав, что вполне соответствует натуре самой наездницы. Однако стоит Руби немного призадуматься и чуть сильнее притянуть к себе руки – лошадь приостанавливается и беспокойно фырчит, явно не одобряя подобных действий.
Вопрос Айвора заставляет ее вынырнуть из собственных мыслей; она удивленно приподнимает брови и бросает быстрый взгляд в сторону кузена: информацию, которой собирается поделиться Руби, надо преподносить аккуратно. Ей вовсе не хочется ввести Айвора в заблуждение и продемонстрировать полное и безропотное согласие с позицией отца. Руби пребывает практически в стопроцентной уверенности, что надежды Эйвери-старшего его племянник встретит с тем же скептицизмом, что и его родная дочь. Она слегка хмурится, поджимая тонкие губы; молчит несколько секунд, а потом весело и заливисто смеется: непринужденность – залог доверия, как минимум. Безветренная погода вкупе с солнцем необычайно радует: единственный минус – естественный румянец, тут же появляющийся на щеках Руби; но в целом она чувствует себя прекрасно даже без верхней одежды. Плотный брючный костюм и езда верхом согревают не хуже теплой мантии.
– У нас с отцом возникло разногласие, – не переставая улыбаться, признается она. – Думаю, без твоего авторитетного мнения здесь не обойтись. Как долго, по-твоему, стоит носить траур по покойному супругу? – в голосе Руби нет ни единой скорбной нотки: безусловно, смерть Эвана стала для нее тяжелым ударом. И по большей части потому, что потом ей в одиночку пришлось разгребать то восхитительное наследство, которое ей оставил муж-Пожиратель. Тем не менее, как бы она не уважала Эвана, показательная тоска хороша только тогда, когда выступает в качестве прикрытия. В остальных случаях стоит позаботиться о себе: бесконечная печаль не принесет пользы ни самой Руби, ни тем более мертвому Розье.