И без того ужасная новость о гибели Эвана в совокупности с далеко не самым любезным (но логично ожидаемым) приглашением в Министерство мрачное настроение превращает в совершенно отвратительное. Руби разом теряет и мужа, и свою репутацию: быть вдовой Пожирателя Смерти (пусть и уже бесповоротно мертвого) – априори означает попадание под подозрение Аврората. Откровенно говоря, предположения добропорядочных служителей закона относительно мадам Розье вполне оправданы. Более того – очень даже обоснованы: полезной для них информации у Руби столько, что если бы она вскрыла все карты, авроры могли бы буквально ликовать. Ей не надо обладать даром ясновидения или быть искусным легилиментом, чтобы догадаться о том, что и отец, и брат, и кузен – счастливые обладатели черной метки на запястье. Сдать с поличным троих приспешников Темного Лорда ей мешает несколько крайне весомых факторов. Во-первых, чтобы доносить на собственную семью, нужны какие-то веские причины: категоричное расхождение во взглядах или неразрешимый конфликт. Ни тех, ни других проблем с родственниками у Руби не наблюдается. К сожалению для все тех же авроров. А во-вторых, ей вовсе не хочется отправляться в Азкабан за то, что она все это время радостно молчала, точно примерный партизан. К тому же, если Руби рискнет поведать что-то лишнее не тем людям, на ее скромную персону объявят охоту, и даже протекция отца в таком случае вряд ли поможет.
Молоденький аврор растеряно глядит на трясущуюся от слез Руби и поспешно заканчивает диалог; ей стоит огромного труда сохранять скорбный вид, не терять шокированного выражения лица и в то же время не задрать победоносно нос. Она удаляется из здания Министерства с чистым личным делом и не менее чистой совестью: откровенная ложь, если она звучит во благо (понятно, чье именно), Руби ни капли не смущает.
Впрочем, как выясняется спустя несколько дней, с успешного (для нее, разумеется) допроса все только начинается. Руби, вопреки своей вечной привычке улыбаться даже самым неприятным личностям, не удосуживается открыть рот для элементарного приветствия. Лицо Фрэнка Лонгботтома нравится ей гораздо больше, когда его с энтузиазмом практически в момент сжирает пламя: газеты пестрят известиями о смерти Пожирателя и фотографиями непосредственно причастного к ней «героя». Каждый номер Руби безжалостно бросает в камин. И сделала бы то же самое с настоящим Лонгботтом, будь у нее такая возможность.
Несколько секунд она борется с желанием тотчас захлопнуть перед его носом дверь; по сути, у Руби есть все на то основания. Отказываться впускать в дом убийцу своего мужа ей не воспрещается законом: ни одним из принятых Министерством, ни, тем более, моральным. Однако Руби отходит на пару шагов, чтобы Фрэнк мог пройти внутрь. Природа не обделила ее умом, чтобы сообразить: если сейчас отправить Лонгботтома куда подальше,проще простого можно  вызвать очередную порцию сомнений касательно ее честности.
Руби молча выслушивает откровенное признание Фрэнка и смотрит на него хмуро, если не сказать – враждебно. Но ничего не отвечает: произнеси он хоть тысячу и одно извинение, ее отношения это бы нисколько не изменило. Она смахивает несуществующую пыль с предплечья и поправляет длинные облегающие рукава плотного траурного платья.
- Чашку чая? – Руби не дожидается ответа на сухое предложение и проходит в гостиную, откуда уже дает распоряжение домовыми эльфам. Она присаживается в кресло, шурша юбками, и складывает правую руку на подлокотник; Фрэнк опускается на небольшой диван напротив и цепким взглядом осматривает комнату. Руби едва заметно фыркает: ни в обоях, тисненных серебристыми нитями, ни в масляных полотнах, ни в рамках с колдографиями на каминной полке нет ничего, что могло бы уличить ее во лжи.
- Как поживает Алиса? – Руби старается говорить непринужденно; тема, которую, по ее мнению, очевидно, собирается затронуть Фрэнк, была исчерпана полностью, как только закончился допрос. И развитие ее не имеет никакого смысла.